«В нашем городе все смыслы диктует архитектура»
Куратор и арт-критик Лиза Савина обо всех гранях фестиваля «Архитектон»
До 2 ноября в ЦВЗ «Манеж» в Санкт-Петербурге проходит фестиваль «Архитектон MMXXV». Его двухнедельная программа включает выставки, дискуссии, лекции молодых и именитых архитекторов, проекты обладателей премии первого фестиваля, который состоялся в 2023 году. Weekend поговорил с куратором и продюсером фестиваля арт-критиком Лизой Савиной о том, зачем совмещать архитектурную премию и современное искусство, как смотреть на самодурство заказчика сквозь призму времени и зачем взбалтывать студентов.
Продюсер фестиваля «Архитектон MMXXV» Лиза Савина
Фото: Илья Штольц
Продюсер фестиваля «Архитектон MMXXV» Лиза Савина
Фото: Илья Штольц
Давайте пойдем по пути разъяснений. Вот человек приходит к ЦВЗ «Манеж» и что-то видит рядом с ним, что-то внутри — несколько выставок, проекты, часть из которых отмечены как премированные. Что это? Почему это все происходит одновременно?
Фестиваль — это всегда по определению много разного. Самым важным референсом при перезапуске «Архитектона» в 2023-м для нас была, наверное, Венецианская биеннале, в программе которой тоже обычно черт ногу сломит. Ну и вообще, стоит открыть сайт любой биеннале — и возникает мысль: да что у вас тут творится?! И это мы еще придерживаемся одной локации — ну почти. Мы в этом году сделали только один робкий шаг в город — серию экскурсий и паблик-арт Ивана Кожина на «Севкабеле». И запись на них, кстати, закрылась за час.
Фото: Илья Штольц
Фото: Илья Штольц
На сайте фестиваля указано, что «Архитектон» объединит «архитекторов, урбанистов, дизайнеров, художников, девелоперов, студентов и всех, кто интересуется архитектурой». Каким образом?
Архитекторы — это очень закрытая профессиональная среда, у нее специфический язык, который к тому же связан с инженерно-техническими вещами. Вот я во второй раз работаю с «Архитектоном», но до сих пор мне недоступно осознание понятия «красота разреза» и я так и не умею читать чертежи. Но я хорошо понимаю, например, Никиту Игоревича Явейна (советский и российский архитектор, глава бюро «Студия 44», руководитель проектов Ладожского вокзала, Академии танца Бориса Эйфмана и других в Санкт-Петербурге.— Прим. ред.), когда он говорит: «Я мечтаю разговаривать про архитектуру». Ему хочется показывать красоту разреза и объяснять прекрасное про чертежи. Однако для этого нужен некоторый толмач, переводчик. Вот «Архитектон» — это попытка заговорить об архитектуре и о тех компонентах, из которых она состоит, простыми словами. Ведь мы понимаем, что архитектура — это давно уже не только про возводить дом, но и про благоустраивать город, и про работать с сообществами.
И ваша роль как куратора в рамках «Архитектона» — выстроить базу, на которой бы эти все диалоги случились?
Да, я представитель мира искусства, то есть для фестиваля субъект внешний, не из архитектуры. И, приглашая уже во второй раз меня, куратор и архитектор Георгий Снежкин хотел встряхнуть сам формат. Я выступаю в роли человека, который обеспечивает коммуникацию с внешней средой и помогает избежать того, к чему склонны все профессиональные сообщества,— инкапсулирования.
Экспозиция выставки «Стройка и перестройка на фестивале «Архитектон MMXXV»
Фото: Artem Kotelevets
Экспозиция выставки «Стройка и перестройка на фестивале «Архитектон MMXXV»
Фото: Artem Kotelevets
Тогда двинемся дальше по пунктам и событиям. Вот есть премия «Архитектон» — четыре номинации: «Лучший проект жилой функции» и «Лучший реализованный проект жилой функции», «Лучший проект общественной функции» и «Лучший реализованный объект общественной функции», плюс гран-при, а также три премии для студентов-архитекторов. Зачем это все?
Чтобы появились имена. И чтобы мы поняли, какая у нас архитектура. Потому что она ведь вся разная. Петербург — это город архитектуры. Мы с вами сейчас сидим в здании постройки Джакомо Кваренги. А еще тут есть дивный дворец Франческо Бартоломео Растрелли, есть площадь Александринского театра и улица Зодчего Росси.
Мир в принципе состоит из имен архитекторов. И хочется, чтобы современных архитекторов тоже узнавали. Чтобы было понятно, где работает, например, «Студия 44» — и не только Никита Явейн, но и Иван Кожин. Для меня было открытием решение их бюро сохранить стену исторического кинотеатра «Ассамблея» при возведении Академии танца Бориса Эйфмана.
Имена важны еще и потому, что архитектор — это творческая профессия, которая больше других оставляет след в вечности — или надолго во времени. Архитектуру нельзя не заметить. Вот она встала в среду — и уже каким-то образом ее определяет. Тут возникает и личная ответственность архитектора: будет ему стыдно за его работу или нет? Придется ли ему всю жизнь объяснять, почему и зачем он сделал так, а не иначе?
Ок, с премией понятно. А зачем выставки? К тому же их несколько — и они тематически очень разные. Вот, например, основная, как я понимаю, экспозиция «Стройка и перестройка»?
Она нужна для возвращения имен. Два года назад, на «Архитектоне-2023» мы делали основную выставку под названием «Ленинградская школа на пороге перемен». И рассказывали на ней о наследии ленинградской архитектурной школы времен позднего СССР. Мы хотели проследить всю историю, где и как случились 1970-е и начался ленинградский модернизм, который, честно признаться, отличается от всех остальных модернизмов хотя бы в силу своей склонности закукливаться в неоклассику. Посмотрите хотя бы на здание ТЮЗа. Как шутит Георгий Снежкин — вперед, к дорическому ордеру.
В 2025-м мы взялись за 1990-е. Но опять же с мыслью о том, что вообще-то архитекторы, которые работали тогда и работают еще сейчас, существовали уже в 1970-е. И да, я уверена: то, что произошло с архитектурой Петербурга в 1990-е и на рубеже 2000-х,— это достойный предмет для исследования. Ведь с частью этих зданий нам придется жить достаточно долго. А как показывает практика, время очень сильно примиряет с тем, что в момент появления кажется недопустимым.
Возвращаясь к выставке и к именам. Одна история с архитектором Иосифом Бусловичем чего стоит. Я об авторе проекта учебно-гребной базы Ленинградского кораблестроительного института. Ведь и его имя, и его судьба нам стали известны только сейчас. Сам проект выполнен в 1970-х, реализован в 1983-м, когда автор уже уехал в США, где, кстати, вполне состоялся профессионально. Но он понятия не имел, что базу построили.
Почему помимо чертежей и фотографий объектов на выставке «Стройка и перестройка» много искусства?
Еще два года назад мы много разговаривали о том, почему в Петербурге плохо приживается то, что называется современным искусством. У нас совсем не укоренился концептуализм, к примеру. Его практически нет, а то, что есть,— совсем в другом изводе. Я считаю, так происходит потому, что в нашем городе все смыслы диктует архитектура. Здесь архитектура — главное искусство. И она задает все принципы художественного осмысления. Потому что такая мощная визуальность, как здесь, не может не доминировать.
Помню, когда я начинала делать какие-то проекты в Москве, мне было очень тяжело. Я уставала от окружающей негомогенной среды. А Петербург по большому счету построен как огромная декорация, и человек ему в принципе не очень нужен… Настолько, что порой я думаю, будто у нас люди идут работать в архитектуру и искусство для того, чтобы хоть как-то стать частью окружающего контекста и получить больше шансов к нему, что называется, прислониться. И я эту мысль постоянно держу в голове, потому что архитектура очень влияет на искусство.
А когда мы стали говорить о 1980-х и о 1990-х, я осознала, что это был очень короткий период в жизни города, когда искусство вырвалось вперед. Потому что сменилась социальная парадигма, сменилась политическая система, сменились принципы визуальности. Ненадолго, но это произошло.
Рухнула система выставочных залов, изменился принцип экспонирования, и художники получили ту свободу, которая им необходима как абсолютно свободным существам. Вспомнить ту же персональную выставку Тимура Новикова «Западно-восточный диван» в 1993 году во Дворце труда (Николаевском дворце).
Весной 1993 года Тимур получил предложение показать свои работы в только что открывшейся во Дворце труда галерее Navicula Artis (1992; куратор — искусствовед И. Чечот). Наконец неоакадемизм стал предметов комментария серьезного университетского искусствоведа. Он назвал выставку «Западно-восточный диван», думая о неоклассике и романтизме, Гёте и Штакеншнейдере. Хотя Новиков считал выставку в Арабской гостиной Дворца труда персональной, Чечот мыслил иначе, представляя эту выставку дуэтной. Он создал концептуальную инсталляцию из книг и подсвечников на конторках в кабинете перед Арабской гостиной. В гостиной же висели «Амур в Китае» среди других Амуров, а в центре стояла колонна, на которой размещалась ладья-лебедь с Аполлоном Бельведерским (не то колонну, не то ладью-лебедя до Дворца труда героически дотащила, по словам Тимура, Ирена Куксенайте).
Из книги Екатерины Андреевой «Тимур. “Врать только правду!"»
Общее безумие, которое определяло тогда жизнь города, произрастало не только из передачи «600 секунд», но и из бешеного вайба Сергея Курехина и рок-клуба, рейвов на Фонтанке и в планетарии, вечеринок в клубе «Тоннель».
И мне показалось, что говорить об архитектуре того времени, которая отъезжала в самые разные направления, хорошо бы, принимая во внимание искусство. Ведь тогда оно задавало парадигму разных типов новой визуальности. Просто потому, что художники быстрее всюду поехали, быстрее стали схватывать и транслировать. Взять те же работы Марины Алексеевой на тканях, которые она накупила на барахолке в Берлине на месте разобранной стены.
Каковы цели фестивального проекта «Область» для студентов архитектурных вузов, в ходе которого они с кураторами исследовали глубинку?
Мы все — кураторы и вообще все, кто делает «Архитектон»,— склонны к образовательной активности, мы все где-то преподаем. Неизбежно еще на прошлом фестивале у нас появилась серия секций под названием «Практикум». Два года назад мы пригласили к участию в них студентов нескольких архитектурных школ, и каждая под руководством своего куратора разрабатывала проект музея архитектуры — того, которого у Петербурга, как мы знаем, до сих пор нет.
Результаты мы получили интересные, но стало понятно, что и внутри школ есть проблема словно бы замкнутости на себе. То, что они делают, обусловлено подходом преподавательского состава, его методами, оптикой. Мы осознали, что школы в рамках «Практикума» необходимо перемешивать.
В этом году нашим партнером стала Ленинградская область, и мы начали взаимодействовать с ее комитетом градостроительной политики. От него поступило предложение поработать с удаленными районами. Мы сделали открытый конкурс для студентов — чем сняли вопрос отбора той или иной школы. Следом мы выбрали кураторов и утвердили типологию исследования. Потому что не хотелось ехать и делать где-то лавки или заниматься благоустройством. Хотелось поговорить о том, что такое Ленинградская область, которую на самом деле мы не очень хорошо знаем. И наши экспедиции отправились в Волховский, Кингисеппский, Кировский, Волосовский, Подпорожский и Тихвинский районы области. О существовании части из них я узнала только летом, признаюсь.
Комитет помог нам выстроить административную коммуникацию. А мы со своей стороны обеспечили хорошее взбалтывание и смешение школ, включив в каждую группу студентов из разных заведений. Чтобы они могли вылезти из своих капсул и увидеть другие принципы работы, иные формы подачи.
Результат — шесть проектов о шести районах, шесть совершенно разных типов рефлексии. И это дико интересно. И еще я отдельно впечатлена тем, как они сделали экспозицию. Я считаю, что «Область» — в результате одна из самых сильных частей фестиваля.
Мы не поговорили про ту часть, которая называется «Игра». Это проекты победителей прошлого «Архитектона». Вы таким образом хотели сказать: мы два года назад сделали правильный выбор? Или в чем идея?
Да, именно такая. Но была и еще одна — более прагматичная, что ли. Георгий Снежкин обратил внимание на то, что фестиваль совпадает по времени со школьными каникулами. На прошлом фестивале мы сделали всего один детский день — и публике не хватило. Из понимания этого вытанцевалась постепенно идея пространства «Игры», где не только можно увидеть проекты, но и поучаствовать в детских мастер-классах. Кстати, название блоку дал проект молодых архитекторов «Песочница».
Пространство мы размещали в разных местах. Но постепенно оно сползло в так называемое корыто — нижнюю часть Манежа, работа с которой два года назад обернулась для нас большими сложностями. А в этот раз корыто как-то постепенно в разговорах превратилось в песочницу, и в ней собрались все 10 зон от прошлых победителей. И все с игровым началом.
Еще мне кажется, для любой премии важно не просто наградить участника и сказать «спасибо, было хорошо», но и дальше держать его в радиусе своего внимания, понимать, что он был на самом деле молодец и молодцом продолжает оставаться, даже если в этом году премию не получит. А если получит, то — вот видите, это потому, что он молодец.
Было очень интересно понять, как архитекторы смотрят на вопросы игры. И получилось, мне кажется, дико прикольно, хотя до последнего дня было множество опасений, потому что все проекты разные, к тому же многие менялись в последний момент.
Завершая, спрошу про будущее. Есть уже какие-то идеи для следующего «Архитектона»? Может, что-то не реализовано, но уже задумано?
Мне очень хочется сделать книжно-издательскую часть. Мы думали про нее еще два года назад. Но тогда не потянули. А в этот раз просто не успели. Ну а в целом план — получить фидбэк, проанализировать, что получилось, что нет. Хорошее возьмем, плохое постараемся исправить.
Выступление хора на церемонии открытия фестиваля «Архитектон MMXXV»
Фото: Artem Kotelevets
Выступление хора на церемонии открытия фестиваля «Архитектон MMXXV»
Фото: Artem Kotelevets