Визионер среди апокалипсиса

О том, что лежит в основе творчества увлеченного Востоком выходца из социалистической Венгрии, которого сравнивают с Николаем Гоголем, объясняет Владимир Максаков.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Карьера Ласло Краснахоркаи — путь писателя по преимуществу. От учебы на факультете гуманитарных наук и диссертации об эмигрировавшем в 1948 году «незаметном» венгерском классике Шандоре Мараи и работы в издательстве — до написания романа «Сатанинское танго», после издания которого в 1985 году он проснулся если не знаменитым, то известным. Репрессии в доживавшей свой век социалистической Венгрии его не коснулись, однако атмосферу страны, осознающей уход в прошлое, он прочувствовал в полной мере. Вдобавок отец скрывал от Ласло его еврейское происхождение.

После признания пришли путешествия. Впрочем, и в них Ласло Краснахоркаи верен себе: он меняет место жительства, но не себя в нем, проводя четкую границу между собой и миром. Это лейтмотив его судьбы и творчества. Его увлечение Востоком — женитьба на китаянке и полугодовая жизнь в Японии — может прочитываться и как символический поиск мифической прародины гуннов, предков венгров, и как открытие его собственного «ориентализма», перемноженного в личной жизни и книгах.

Одна из главных тем Ласло Краснахоркаи — переосмысление истории Венгрии, так и не создавшей коммунизм. (Не)родное пространство в его текстах лишено узнаваемых черт, это пограничье между социалистическим и капиталистическим опытом. Вместе с тем это дань исторической традиции Венгрии, которая часто определяла себя как страна между Востоком и Западом — и его путешествия тоже говорят об этом.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Как и не чуждый ему, ставший почти классическим конфликт для писателей из (пост)социалистического лагеря: что делать после того, как утопия обратилась своей противоположностью? В русле постмодернизма Ласло Краснахоркаи создает свое собственное историческое воображаемое, где разные герои словно ведут за собой и разные жанры, так что под одной обложкой драма переходит в сатиру, а апокалипсис — в карнавал. Здесь тоже есть элемент игры — книги современного венгерского классика будто рассчитаны на столь же разных читателей. И это едва ли не единственная нормальность в них: узор из следов непрекрасной и ушедшей эпохи.

Одна неочевидная для русского читателя параллель: Ласло Краснахоркаи часто сравнивают с Николаем Гоголем. Это, конечно, неслучайно — он тоже мастер реалистичного абсурда, который поворачивается как смешной, так и жуткой своей стороной.

Одиннадцать романов, сборники повестей и рассказов, интереснейшее сотрудничество с венгерским режиссером Белой Тарром — и целый поток самых престижных литературных премий и наград, увенчанный сегодняшней новостью. Но, несмотря на это, писатель остается верен себе и продолжает исследовать меланхолию, (анти)утопию, абсурд, которого все больше. За этим стоит простая и человеческая надежда, чеканно сформулированная Нобелевским комитетом в пресс-релизе: за «мощное и визионерское творчество, которое среди апокалиптического ужаса вновь подтверждает силу искусства».