«Литература — это всегда о том, что происходит сейчас»
Писательница Евгения Некрасова о магическом письме, мифологии, Бабе-яге и Дмитрии Холодове
Ее творчество включает сюжеты о калмыцкой девочке, играющей с мертвыми в степи, о страшной старухе из русского фольклора и об убитом 30 лет назад журналисте. На «Литературной среде» в Высшей школе экономики Некрасова рассказала, что для нее возможность писать — это способ избавляться от ощущения, что она «всем все должна». А выбранный ею язык мифологии — тот, которым можно говорить о дне сегодняшнем.
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Имя Евгении Некрасовой как автора современной русской прозы широко известно, поэтому и в аудитории «Литературных сред», проводимых много лет руководителем магистратуры «Литературное мастерство» Майей Кучерской в ВШЭ собралась толпа. Правда, сама писательница убеждена, что «литература у нас на отшибе»: «Мы думаем, что все знают Васякину, Некрасову, но на самом деле это маленький мир. Театральные люди часто не знают писателей. Кинематографисты — тоже. Даже музейщики». Пример из жизни: кураторам выставки в Царицыно предложили поработать с ней, и те пошли советоваться с экспертами, поскольку не знали ее имени. Поэтому одной из своих задач Евгения Некрасова считает популяризацию современной литературы, для чего продюсирует литературные сборники, в том числе в коллаборации с благотворительными организациями или музеями.
Недавно Некрасова готовила к изданию совместно с Агентством социальной информации сборник рассказов «Действующие лица». «Собрали людей со всей страны, которые работают в НКО и при этом пишут,— рассказывает писательница.— Была лаборатория в Переделкино, потом год работы, и вышел сборник рассказов. Он оказался очень успешным, хотя распространяется бесплатно. Мы сейчас ездим по стране и презентуем его. Вот такие проекты для меня важны. Они показывают: литература — живая, ее можно соединять с разными областями жизни».
Евгения Некрасова со своими первыми рассказами выиграла грант на обучение в Московской школе нового кино. Писатель и сценарист, автор «Овсянок» Денис Осокин писал рецензию на дипломный сценарий Некрасовой «Калечина-малечина».
Повесть «Калечина-малечина», поэтичный, но жесткий текст о подростках, принесла ей известность и премии. Она вспоминает, как работала над аудиокнигой: «Я писала ее не в самой хорошей студии. Редактор-звукорежиссер слушал и спрашивал: "А что это? Кто-то будет это читать? Они мужика убили, что ли?" Это был очень травмирующий опыт. Теперь я понимаю: даже если кто-то не читает книги, все равно нужно дать шанс».
Ведущая «Литературных сред» Майя Кучерская спрашивает — как объяснить несведущему человеку, что «Калечина-малечина» — это искусство, литература? Некрасова отвечает: «Мне кажется, если человек не читает, это тяжело. Особенно сейчас. У меня есть свой уровень усталости, и я не буду заставлять читать. Я просто говорю: это современная русская литература. Я пытаюсь многим своим родственникам объяснять, почему это искусство. Или студентам-зумерам в Астрахани, где преподаю. Объясняю, что это — новый язык рассказывания о реальности. Вряд ли кого-то, кто не читает или у кого нет насмотренности, удовлетворит этот ответ. Но сейчас у меня нет задачи привлекать нечитающую аудиторию к моему письму».
Современные критики то и дело пытаются подвести творчество Некрасовой под определение магического реализма, но она с этим не согласна: «Мне очень не нравится, когда говорят "магический реализм". Мне кажется, он остался в XX веке. Я называю то, что делаю, магическим письмом». В ее сборниках есть и по-настоящему реалистические рассказы, и фантастические. Для нее магическое письмо — способ проговорить сегодняшние травмы и страхи, найти им словесное выражение. «Даже если в тексте появляются многоногие существа или девочка, играющая с мертвыми, это все равно про реальность. Просто реальность иногда невозможно описать прямо».
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Фото: АСТ; Редакция Елены Шубиной
Девочка, играющая с мертвыми,— это, кстати, персонаж из реальной жизни. Некрасова долгое время жила в Астрахани, рядом с Калмыкией. Еще полвека назад в калмыцких степях местные кочевники оставляли мертвецов — и степь хоронила их сама. Девочка из рассказа Некрасовой разговаривает с покойниками, заплетает им косы. Этот образ писательница считает одним из главных: «Я поняла, что девочка, играющая с мертвыми,— это важнейший сюжет. Он о том, как ребенок сталкивается со смертью как с естественной частью бытия. И это перекликается с нашим временем: мы тоже существуем среди утрат, вынуждены с ними "играть"».
Центральное место в прозе Евгении Некрасовой — у фольклорной героини Бабы-яги. Привычный штамп мерзкой старухи-антагонистки разрушается, и яга возвращает в новой прозе свою утраченную мощь. «Баба-яга — это не злодейка из детских сказок,— рассуждает писательница.— Это богиня. Очень мощная фигура. С приходом христианства и патриархата она потеряла власть. Но в ней ярко выражено народное сознание. В моих текстах я пытаюсь вернуть ей силу. Для меня она — символ женской субъектности, которой нас так часто лишают. Это фигура, которая что-то знает о границах жизни и смерти, о справедливости и несправедливости. И которая может защитить».
Героиня одного из рассказов Некрасовой — родная речь, которая сбегает от Бабы-яги, потому что та не покормила ее. Этот сюжет — про язык, бюрократию, цензуру. Другой рассказ, уносящий Бабу-ягу на Гавайи, намекает на эмиграцию и возвращение — физически или ментально.
Некрасова подчеркивает, что Баба-яга для нее — фигура не только мифологическая, но и современная. Она демонстрирует, что у женщины есть право быть сильной, страшной, неудобной. И порой именно это дает ей шанс вернуть себе голос.
В Школе литературных практик, где писательница учит молодых авторов, сейчас проходит Год магического письма, и она с коллегами читает много конкурсных работ, связанных с мифологией. Некрасову это вдохновляет: «Когда я стала ездить, поняла: страна огромная, культуры и мифологии разные, повседневность разная. Это — источник вдохновения». В стекающихся из разных уголков страны рукописях она видит настоящую децентрализацию культуры и, в частности, литературы.
В этих поездках по России Некрасова находит для себя материал. Помогают и работы антрополога Светланы Адоньевой. «То, как она работает с культурой, для меня огромное восхищение,— говорит о ней Некрасова.— Я человек без академического образования, но благодаря ее текстам понимаю, зачем все это нужно. Она показывает, как фольклор живет в нас прямо сейчас: в том, как мы рассказываем истории, как шутим, как живем. Это потрясающе». Сама она не делит свои произведения на реализм и фантастику. «Для меня это одно и то же поле,— признается писательница.— Когда я слышу историю где-то в регионе — в Астрахани, Калмыкии, на Севере, сразу вижу, как она превращается в миф. И это тоже антропология: фиксировать, как живет слово».
Евгения Некрасова — писательница, поэтесса, одна из основательниц Школы литературных практик
Фото: bigfolkcreature.ru
Евгения Некрасова — писательница, поэтесса, одна из основательниц Школы литературных практик
Фото: bigfolkcreature.ru
Новая книга Некрасовой «Улица Холодова» — на первый взгляд, сильно выбивается из ее предыдущих прозаических опытов. Но если увидеть в трагической судьбе журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова, убитого в 1994 году в редакции, современный миф, то интерес писательницы к его фигуре становится понятнее.
«Он учился в моей школе, в моем подмосковном городе,— вспоминает Некрасова.— Мы не были знакомы, но в городе был культ Холодова. Улица названа его именем. Я с детства понимала, что должна что-то сделать с этой историей».
По жанру «Улица Холодова» — это что-то среднее между документальной прозой и автофикшеном. «Я не вижу особой разницы между девочкой, играющей с мертвыми, и Холодовым,— говорит писательница.— В каком-то смысле я все время общаюсь с мертвыми».
Все истории, которые рассказывает Евгения Некрасова,— о том, что человек теряет власть над собой и вынужден искать способ ее вернуть. «Мы все теряем субъектность и даже власть над собственным телом. Нам кажется, что все нормально, но мы себе в каком-то смысле не принадлежим»,— говорит она. Для самой писательницы эта тема напрямую связана с личным опытом: «У меня постоянно чувство, что я всем все должна: детям, родителям, ученикам, редакторам, друзьям. Ты живешь в состоянии бесконечного долга. Это чувство знакомо, думаю, многим. И вот литература для меня — способ хотя бы на время вернуть себе свободу, перестать быть только должной. Когда я пишу, я никому не должна — я существую как сама себе принадлежащая. Это редкое и драгоценное чувство».
В ее «магическом письме» нет ничего абстрактного: это — способ вернуть свой голос, быть услышанным, сопротивляться миропорядку, который отводит людям определенные роли.
«Для меня литература — это всегда о том, что происходит сейчас. Это язык, который позволяет вернуть себе субъектность».