Макгрегор породнился с Дягилевым
«Родословная Иокасты» в Осло
Норвежская опера открыла сезон мировой премьерой «Родословная Иокасты» звездного хореографа Уэйна Макгрегора, объединившего в монументальный двухактный спектакль оперу-ораторию «Царь Эдип» (1927) Игоря Стравинского и новое сочинение «Антигона» молодого композитора Сами Мусы. В постановке задействованы все творческие силы театра, порядка трехсот человек — оркестр, хор, приглашенные певцы, балетные артисты, костюмерные мастерские. Дирижировать премьерой выписали музыкального худрука Нидерландского балета — бельгийского маэстро Коэна Кесселса.
Сцена из постановки «Родословная Иокасты» хореографа Уэйна Макгрегора
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Сцена из постановки «Родословная Иокасты» хореографа Уэйна Макгрегора
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
На культурной карте мира Осло — далеко не самое очевидное направление. Однако в последнее время творческая жизнь Норвежской оперы все чаще привлекает к себе внимание. Не успел отгреметь фестиваль-ретроспектива чешского классика Иржи Килиана, как художественный руководитель балета Ингрид Лоренцен выложила новый козырь — мировую премьеру от одного из самых востребованных современных хореографов Уэйна Макгрегора.
Уэйн Макгрегор
Многолетний резидент-хореограф лондонского Королевского балета, куратор Венецианской танцевальной биеннале, основатель Company Wayne McGregor и одноименной творческой лаборатории Studio Wayne McGregor в Лондоне, где искусство, технологии, наука и философия варятся в одном творческом котле, экспериментатор, новатор — энергия из 55-летнего сэра Уэйна Макгрегора бьет ключом. Словарь классического балета он пропустил через матрицы и алгоритмы новых технологий и получил свой, уникальный танцевальный язык, разрушающий все привычные представления о теле и его возможностях и очень созвучный новому веку: мощный, экспрессивный, непредсказуемый. Им он и «рассказывает» свои балеты, сюжеты которых все чаще находит в классической литературе. После прочтения «Орфея и Эвридики», новелл и писем Вирджинии Вулф и «Божественной комедии» Данте хореограф погрузился в трагедии Софокла.
Уэйн Макгрегор
Фото: David Wong / South China Morning Post / Getty Images
Уэйн Макгрегор
Фото: David Wong / South China Morning Post / Getty Images
«Родословная Иокасты» идет от «Русских сезонов» Сергея Дягилева, чей репертуар Макгрегор начал осваивать семь лет назад. Сперва в Нью-Йорке по заказу ABT поставил свою версию «Весны священной» Игоря Стравинского. Потом в Ла Скала выпустил его же «Свадебку». И следом, на волне своего увлечения мифами, загорелся «Царем Эдипом». Оперу-ораторию по трагедии Софокла без слаженной драматургии, да к тому же на латыни, Стравинский написал в 1927 году, к двадцатому сезону «Русских сезонов». Суеверный Дягилев юбилеев не любил, денег на дорогого композитора у него, по обыкновению, не было, так что Стравинский «Эдипа» ему просто подарил. «Весьма мрачный подарок»,— отметил Дягилев. Танцев там не предполагалось, долгой сценической жизни «Эдипу» тоже никто не предвещал, поэтому на оформление Дягилев решил не тратиться: первый показ прошел в концертном варианте и был принят весьма скромно.
Чего не скажешь о норвежской премьере Уэйна Макгрегора. «Царь Эдип», которому отдан первый акт «Родословной Иокасты», сделан на широкую ногу. Открывающая картина бьет наотмашь. Охваченные чумой осажденные Фивы похожи сразу на все израненные города нашего времени. Бетонные стены-плиты, выстроенные полукругом, напоминают не то бункеры, не то блиндажи. Безликий мужской хор, одетый в камуфляжное тряпье, утопает в кровавом свете. В центре высится трибуна, из которой торчит голова Эдипа (американский тенор Пол Эпплби). Тело же его скрыто в тисках этого бутафорского камня. Он словно памятник самому себе — правителю, ослепленному властью, убийце собственного отца и мужа своей матери. За трон Эдип держится изо всех сил, вокруг видит только врагов, а в Тиресии (опытнейший польский бас Рафал Сивек) и Креонте (Микаэль Мофидьян, молодой британский бас-баритон) — предателей и завистников.
На роль рассказчика, который был и у Стравинского, Уэйн Макгрегор пригласил актера Бена Уишоу. Впрочем, от британского красавца и суперзвезды режиссер оставил только рот с усами. На видеопроекциях он зачитывает краткое содержание каждой из шести картин. Субтитров у «Эдипа» нет, но все действие на сцене Макгрегор устроил таким образом, что этих сюжетных вводных оказывается более чем достаточно. Хореографическую партитуру он расписал в «Эдипе» не столько для танцовщиков, декоративно «подпевающих» своими телами оперным солистам, сколько всему театральному оформлению, а также хору и главным исполнителям.
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Сценография отсылает к эстетике кубизма, свойственной 1920-м годам, когда создавался «Эдип». Каждая деталь — от гигантских стен до шара-оракула, что теребит в руках Эдип, каждая вспышка света — имеет геометрическую форму и строго заданную траекторию движения. В этом тотальном мужском мире все формально, все выверено и забетонировано. Большой зловещий механизм, адская машина — столь излюбленный образ Жана Кокто, соавтора Стравинского,— меняет расстановку сил с каждой новой картиной. Но внутри этой механической последовательности (ее можно также трактовать как неумолимую волю богов-диктаторов) разыгрывается трагедия сразу нескольких человеческих жизней.
И действительно, не надо никакого текста, чтобы считать, как поступательное прозрение шаг за шагом — буквально — лишает воли тело Эдипа, какими робкими становятся его жесты, на фоне все возрастающей мощи хора. Как властная, живая Иокаста (британская меццо-сопрано дама Сара Коннолли), сперва отказывающаяся верить оракулам и уверенно стоя на своем — вертикальность векторов движения подтверждают ее неуклонность,— вдруг осознает масштаб трагедии и начинает свое движение по этому проклятому кругу, из которого один выход — смерть.
В финале ее неподвижное стоячее тело заключат в блоки. Иокаста примет форму этакой скульптуры-постамента Константина Бранкузи, даже «голова» на верхушке будет напоминать его «спящую музу». А рядом прислонится высоченная тонкая золотая шпилька — та самая, которой Эдип выколол себе глаза. Ослепшего царя выведет на авансцену танцовщица — Антигона, его дочь (солистка труппы, волевая Грете Софи Боруд Нюбаккен), знаменуя таким образом переход ко второму — балетному — акту «Родословной Иокасты». Здесь уже вспоминается не Сергей Дягилев, а Дмитрий Черняков и его гениальный спектакль «Иоланта / Щелкунчик» в Парижской опере, там между двумя актами на авансцене встречается «оперная» Иоланта и «балетная» Мари.
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Фото: Erik Berg, Den Norske Opera & Ballett
Формально Иокасты — связующего звена между двумя мифами — в «Антигоне» нет, но ее присутствие ощущается всюду. Мощный женский хор, выстроенный по периметру сцены, словно опоясывающий действие,— это ее голос: текст звучит на древнегреческом и, как и в «Царе Эдипе», остается без субтитров. Хрупкий звук колокольчиков, что разбросан по бесконфликтной, особенно на контрасте со Стравинским, партитуре Сами Мусы, звучит как отголосок ее прошлой, безмятежной жизни. Древовидный круг на полу сцены с запутанной, кровавой корневой системой, пускающей все новые ростки,— наглядный образ проклятия рода, той самой родословной Иокасты, что будет вновь и вновь рождать новых демонов. А Антигона — ее дочь и одновременно внучка — становится ее физическим бунтующим продолжением и одновременно заложницей этого круга.
Излагать сложные сюжетные перипетии и психологические подоплеки танцевальным языком — не конек Макгрегора. Не делает он этого и в «Антигоне». Даже зная сюжет, непросто разобраться в этом лихорадочном и, как всегда, очень эффектном хореографическом тексте, который балетные артисты норвежской труппы произносят с явным удовольствием и полной отдачей. Перед премьерой на встрече со зрителями Уэйн Макгрегор сетовал, что слишком сильно мы полагаемся на ум, всему ищем объяснений, тогда как танец — искусство, трудно поддающееся когнитивному восприятию, с ним нужно развивать сенсорные способности. «Вы же не спрашиваете, что значат облака на небе? Вот и здесь не надо!» Тем не менее Софокла перед спектаклем, пожалуй, все же стоит перечитать. И генеалогическое древо составить на досуге — тоже не будет лишним. Кто знает, что там таится в родословной?