Пропуск в страну Кустодию
В Третьяковской галерее открыта выставка Бориса Кустодиева
Восемь сцен из жизни художника, которые помогут глубже понять экспозицию и его самого.
Борис Кустодиев. «Автопортрет», 1912
Фото: Uffizi Gallery
Борис Кустодиев. «Автопортрет», 1912
Фото: Uffizi Gallery
В Инженерном корпусе Третьяковской галереи до 28 сентября проходит большая монографическая выставка художника Бориса Кустодиева. На ней он не только автор картин с народными гуляниями и дамами рубенсовских форм, но и создатель архетипа «русской радости».
Пролог
Говорят «Кустодиев» — вспоминают Масленицу, купчих, иногда Шаляпина — развеселую дореволюционную сытую Россию. Его визитные карточки — сцены зимних праздников и изобильные портреты-пейзажи с чаепитиями. Их, как правило, превозносили, но иногда и обзывали «малограмотными лубками». Критик Александр Бенуа был уверен, что «настоящий Кустодиев — это русская ярмарка, пестрядина, "глазастые" ситцы, варварская "драка красок", русский посад и русское село с их гармошками, пряниками, расфуфыренными девками и лихими парнями... это его настоящая сфера, его настоящая радость».
Настоящая, но не реальная. Где-то на собирательных волжских полях Борис Кустодиев раскинул вымышленную страну, в которой всегда светит солнце, женщины улыбаются, а к чаю стабильно есть арбуз и ромовый кекс с изюмом. На жизнь России и самого художника эти образы походили только слегка, но зато в стране Кустодии — так назвал образный мир художника писатель Евгений Замятин — всегда можно было укрыться от удручающей действительности.
Сцена 1: Арбузное детство в семье священников
Борис Кустодиев родился в самом конце XIX века в Астрахани — залитом солнцем речном краю, где столы ломятся от рыбы, икры и арбузов. Возможно, именно в своем детстве он подсмотрел купеческие трапезы, которые так живо воспроизводил потом на картинах.
Семья у будущего художника была религиозная и просвещенная. Отец Михаил Кустодиев, профессор философии, истории и литературы, преподавал логику в местной духовной семинарии, но ушел из жизни, когда Борису был всего год. Мать Екатерина Кустодиева растила четверых детей одна, зарабатывая уроками игры на фортепьяно и вышиванием на заказ. Она надеялась, что Борис пойдет по стопам отца и продолжит династию священников. Он сначала послушался — окончил церковно-приходскую школу и даже поступил в семинарию,— но в процессе обучения поменял планы.
Когда мальчику было одиннадцать, старшая сестра Катерина сводила его на выставку передвижников. Картины Василия Поленова, Валентина Серова, Ивана Шишкина, определили выбор профессии: никем кроме художника Кустодиев быть уже не хотел. Он начал заниматься в кружке любителей живописи и рисования у громогласного выпускника Академии художеств Павла Власова. Занятия оплачивал состоятельный дядя, а учитель заставил Кустодиева и, главное, его мать поверить в талант ученика. В 18 лет Борис сам поступил в академию и уехал из отчего дома учиться в Санкт-Петербург.
Фотопортрет Бориса Кустодиева, 1900
Фото: В. Сергеев
Фотопортрет Бориса Кустодиева, 1900
Фото: В. Сергеев
Сцена 2: Черный пес Петербург vs яркая провинция
Со столицей отношения у Кустодиева сложились натянутые. С одной стороны, Петербург давал художнику полезные связи, заказы, россыпь развлечений. С другой — оставался нелюбимым и чужим городом. Хотя Кустодиев прожил в Санкт-Петербурге почти всю жизнь, не было времени, когда его не тянуло убежать куда-нибудь в провинцию — ближе к реке с крыльями парусов, к заливным лугам и безыскусным радостям. В письме матери он пишет:
«Хорошо бы летом куда-нибудь прокатиться или лучше всего месяца 2 прожить в селе где-нибудь, поработать, а то здесь как-то совсем не работается — кругом все серо, и внизу, и по сторонам, все какое-то скучное, холодное. Скоро Великий пост, весна, а Питер как будто не думает о ней. Он так же по-прежнему холоден, неприветлив, у него все такая же вылизанная физиономия чиновника, та же манера держаться по-солдатски, по швам.
Сегодня пошел было погулять на острова, подальше за окраины… и раскаялся: фабрики, трубы, черные заборы, трактиры, и все покрыто снегом, все мертво, деревья какой-то черной стеной стоят, скучные, голые: просто одурь взяла…»
В юности Кустодиев довольно часто уезжал из Петербурга писать картины под Кострому в поместье Высоково, где встретил будущую жену Юлию Прошинскую. Но сбежать из гранитного города получалось не всегда — в конце концов художник научился освещать свою жизнь в Петербурге внутренним светом.
Его друг, тоже художник, Мстислав Добужинский писал: «Если бывало очень тяжело, хотелось именно пойти к нему на далекую Петроградскую сторону, "поговорить о прекрасном", как мы шутя говорили, посмотреть на его городки и унести всегда запас бодрости, умиления и веры в жизнь».
Сцена 3: Илья Репин — лучший ментор для портретиста
Обучение Кустодиева живописи в академии начиналось с ремарок учителей вроде «золотисто» и «чемоданисто!». В конце XIX века манера местного преподавания безнадежно устарела и требовала перемен. Обновлять систему художественного образования в академии император Александр III назначил передвижников во главе с Ильей Репиным, к которому на втором курсе (в 1897 году) и попал в ученики Борис Кустодиев.
Мэтр почти сразу разглядел в начинающем художнике большого портретиста. Помощь Репина не ограничивалась только советами — по его протекции Кустодиев получил личную мастерскую и так называемую царскую стипендию. Учитель развил кустодиевскую искру, и уже в 1901 году тот получил малую золотую медаль на Международной выставке в Мюнхене за портрет художника Ивана Билибина.
В это же время Репину достался большой заказ на историческое полотно: «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года» (1903). Понимая, что с таким объемом самому быстро не справиться, учитель привлек к работе двух талантливых учеников — Ивана Куликова и Бориса Кустодиева. Они очень старались: Кустодиев написал около половины всех персонажей, получил внушительный гонорар в три с половиной тысячи рублей и стал в Петербурге востребованным живописцем. По итогам Репин написал Корнею Чуковскому: «Куликов и Кустодиев — выросли на этой картине — сразу — в больших мастеров». Через шесть лет уже академику Борису Кустодиеву (им он стал тоже во многом благодаря Репину) предложат возглавить портретный курс Московского училища живописи, ваяния и зодчества вместо Валентина Серова. Но он откажется — не захочет переезжать.
Пока же молодой Борис вместе с семьей радуется первым успехам, но мать пишет, чтобы он «не слишком восхищался натурщицами». Предостережения ни к чему — сердце Кустодиева уже занято будущей женой Юлией Прошинской.
Сцена 4: Жена Кустодиева совсем не купчиха
Сирота и воспитанница дворянской семьи Грек с польскими корнями Юлия Прошинская была образцовой благородной девицей. Она окончила Александровское училище при Смольном институте в Петербурге, увлекалась поэзией и живописью, даже брала уроки у академика Яна Ционглинского в школе Общества поощрения художеств.
Кустодиев познакомился с ней в 1900 году, когда за компанию с приятелями-художниками — Константином Мазиным и Дмитрием Стеллецким — без приглашения прикатил к сестрам-старушкам Грек в усадьбу Высоково Костромской губернии под предлогом поиска живописной натуры. Хотя бедный и молодой художник был не самой выгодной партией, Юлия ответила на его интерес, и между ними завязалась переписка. В Петербурге он в подарок написал первый ее портрет, всего за совместную жизнь пары их было создано более десяти. Ну а знакомство кончилось свадьбой через три года в небольшой церкви в Петербурге.
Борис Кустодиев. «Портрет жены художника Ю. Е. Кустодиевой с дочерью Ириной», 1908
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «Портрет жены художника Ю. Е. Кустодиевой с дочерью Ириной», 1908
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Юлия Прошинская стала для Кустодиева не только музой, но и спутницей жизни в полном смысле слова — возлюбленной, соратницей, матерью его детей, другом и даже спасительницей. В 1907 году у художника обнаружили рак в спинно-мозговом канале, он прогрессировал и спустя девять лет в ходе одной из операций стало ясно, что придется выбирать — сохранить подвижность ног или рук. Борис был под наркозом, и Юлия решила за него: «Руки оставьте, руки! Художник — без рук! Он жить не сможет». Так она продлила творческую (а может, и физическую) жизнь Кустодиева на 15 лет.
В год, когда художник написал свою знаменитую «Купчиху за чаем» (1918) с ее нескрываемым гедонизмом, его жена Юлия по воскресеньям ходила пилить дрова, и платили ей за это тоже дровами. Послереволюционный Петроград только что узнал о расстреле царской семьи, стояли полные лишений времена, а в семье — двое детей и муж в инвалидном кресле.
«Живем мы здесь неважно, холодно и голодно, все только и говорят кругом о еде да хлебе. Я сижу дома и, конечно, работаю и работаю, вот и все наши новости…» — писал художник театральному режиссеру Василию Лужскому.
На портретах Кустодиева Юлия почти всегда утонченная и нежная. Исключение только в 1920 году: на позднем «Портрете Ю.Е. Кустодиевой» (1920) ее уставший напряженный взгляд выдает обстоятельства, с которыми ей приходилось справляться.
Борис Кустодиев. «Портрете Ю. Е. Кустодиевой», 1920
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Портрете Ю. Е. Кустодиевой», 1920
Фото: Третьяковская галерея
Считается, что идеалом красоты для Кустодиева была женщина с пышными формами. Он даже приблизил к этому стандарту субтильную в жизни студентку медвуза баронессу Галину Адеркас, которая позировала ему для «Купчихи за чаем» (1918). Но в жены художник выбрал женщину совсем другого склада — обладательницу изящной красоты и тонкого ума.
Борис Кустодиев. «Купчиха за чаем», 1918
Фото: Русский Музей
Борис Кустодиев. «Купчиха за чаем», 1918
Фото: Русский Музей
Его «Красавица», «Русская Венера», да и большинство купчих — вымышленный собирательный образ светловолосой, голубоглазой, пышущей здоровьем девушки. «Их Венера-Афродита родилась из дикой пены морской, а наша — из чистой, здоровой, банной пены!» — пояснял автор. Это было стопроцентное попадание в народные представления о прекрасном. Публика, в 1915 году впервые увидевшая написанную с актрисы Фаины Шевченко «Красавицу»», не могла на нее наглядеться: к картине стояли очереди. Автор написал еще несколько версий в подарок друзьям — Федору Шаляпину, Константину Сомову, Максиму Горькому.
Борис Кустодиев. «Красавица», 1915
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Красавица», 1915
Фото: Третьяковская галерея
Сцена 5: Старые мастера, импрессионисты и народные лубки
В Кустодиеве счастливо уживались непревзойденный портретист, мастер натюрморта, создатель жанровой живописи и архетипа «русского счастья».
Его живописный стиль — многосоставный сплав из реализма, импрессионизма и народных промыслов. С детства художника завораживали сцены из жизни патриархальной волжской провинции. Феноменальная зрительная память позволяла в мелочах воспроизводить детали быта, цвета, типажи этой уходящей в небытие натуры.
Борис Кустодиев. «Московский трактир», 1916
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «Московский трактир», 1916
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Он обожал скрупулезно выписывать узоры на тканях, игрушки, утварь, фарфоровые фигурки. Его «Московский трактир» (1916) как иллюстрация в учебнике: вот так одевались извозчики XIX века, из такого кузнецовского фарфора пили чай, с таких жостовских подносов ели вот таких раков и окорока…… Мастерство художника-бытописателя ценили не только в России. Галерея Уффици заказала Кустодиеву его «Автопортрет» (1912), который до сих пор хранится в главном флорентийском собрании.
Золотую медаль Академии художеств Кустодиев тоже получил за сцену из провинциальной жизни — картину «Базар в деревне» (1903). Победа в конкурсе давала право на пенсионерскую поездку. Он, недолго думая, укатил с женой, матерью и новорожденным сыном в Париж.
Борис Кустодиев. «Ярмарка», 1906
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «Ярмарка», 1906
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Столица Франции уже расцветала постимпрессионизмом, но начал Кустодиев с Лувра и старых мастеров. Питер Пауль Рубенс, Жан Огюст Доминик Энгр, Тициан дали урок изображения обнаженной натуры и колорита. Питер Брейгель Старший научил вписывать жанровые сцены в пейзаж. Позже Кустодиев признавался, что вдохновился на свою «Масленицу» (1919) картиной «Охотники на снегу» (1565). Да и народные праздники в разное время года были у него, как и у Брейгеля, любимым сюжетом. Мэтры импрессионизма тоже не были оставлены им в стороне: красавицы Огюста Ренуара натолкнули на мысли о новой технике портрета, а цветочные поля Клода Моне сильно высветлили палитру русского живописца.
Борис Кустодиев. «Масленица (Масленичное катание)», 1919
Фото: Музей-квартира И. И. Бродского
Борис Кустодиев. «Масленица (Масленичное катание)», 1919
Фото: Музей-квартира И. И. Бродского
Из Франции Кустодиев отправился в Испанию — давно мечтал изучить творчество Диего Веласкеса и его парадные портреты. Заодно посмотрел картины Франсиско Гойи, Эстебана Мурильо, Хосе де Риберы и всю коллекцию Прадо. От нее художник остался в восторге в отличие от корриды («Убийства с кровью — ужасно и безжалостно!») и местного современного искусства («Что-то ужасное по своему безобразию и бездарности!»).
Борис Кустодиев. Рисунок «Автопортрет», 1902–1904
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. Рисунок «Автопортрет», 1902–1904
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Сцена 6: Тучи сгущаются
Вернувшись из заграничного турне, Кустодиев окунулся в благополучную жизнь: его картины начали покупать музеи, от заказов не было отбоя, в прессе — хвалебные рецензии. В семье родилась дочь Ирина и еще один сын — Игорь. Наконец получилось приобрести землю в Костромской губернии и построить дом-мастерскую, которую назвали «Терем».
Здесь живописец написал самые светлые портреты своей семьи — «Сирень» (1906) и «Японская кукла» (1908), на которой дочь Ирина играет с экзотической игрушкой. Вообще, дети и домашний уют особенно удавались живописцу Кустодиеву, но реальность требовала других сюжетов.
Борис Кустодиев. «Японская кукла», 1908
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Японская кукла», 1908
Фото: Третьяковская галерея
В 1905 году над Петербургом начали сгущаться революционные тучи. Студенческие волнения привели к закрытию Академии художеств. Кустодиев симпатизировал антиправительственным настроениям и своему другу Ивану Билибину, поэтому по его просьбе вошел в редакцию сатирического журнала «Жупел». Дебютировал с рисунком «Вступление» о подавлении восстания на Красной Пресне. Издание скоро закрыли, а Билибина — арестовали. Следующей попыткой стал журнал «Адская почта», в котором Кустодиев опубликовал свои шаржи на обер-прокурора Синода Константина Победоносцева и многих других героев картины Репина «Торжественное заседание Государственного совета». «Адскую почту» тоже закрыли, а тираж конфисковали.
Все эти «оппозиционные проказы» не помешали властям заказать у Кустодиева портрет Александра I и Николая II к 100-летию Финляндского полка и в целом часто обращаться к его услугам ввиду исключительного таланта. Художник и не думал отказываться: не мог упустить возможность прославить русское оружие, да и портреты членов царской семьи означали гарантированную востребованность в будущем. Так за один 1905 год Кустодиев сменил статус с автора провокационных карикатур на придворного художника.
Борис Кустодиев. «Император Николай II с цесаревичем Алексеем», 1905
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Император Николай II с цесаревичем Алексеем», 1905
Фото: Третьяковская галерея
Следом к Кустодиеву пришла череда семейных трагедий. В 1907 году от менингита умер годовалый сын Игорь. Тогда же о себе дала знать неизлечимая болезнь — рак в спинномозговом канале. Операции, лечение в Швейцарии приносили лишь временное облегчение. Врачи запрещали работать, но Кустодиев продолжал, даже когда в 1916 году оказался прикованным к инвалидному креслу.
Революцию 1917 года он встретил восторженно, но вскоре разуверился в большевиках и предпочел строить не коммунизм в СССР, а собственную страну — Кустодию. Он пишет Россию по памяти — из детства, юности и мечтаний. «Купчиха за чаем» (1918) и «Голубой домик» (1920) — портреты «воображаемого друга», материализованная тоска по родине, которой он лишился.
Борис Кустодиев. «Большевик», 1920
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Большевик», 1920
Фото: Третьяковская галерея
Болезнь и общая бытовая разруха приносили много боли, от которой художник, как завзятый эскапист, скрывался в творчестве. Дома не было еды — зато на картинах пили чай вприкуску с вареньем и гуляли, как в последний раз, на Масленице. Он создавал настоящие «портреты вещей» внутри своих произведений. Розовое атласное одеяло, на котором восседает его «Красавица» (1915) написано с натуры: это подарок жены ко дню рождения, в котором «ласка, легкость и нега». Чтобы украсить стол «Купчихи за чаем» (1918) арбузом и кексом, семье пришлось сильно экономить — ведь писать эти яства Кустодиев тоже хотел непременно живьем. Мыльную пену, которая окружает «Русскую Венеру» (1926) в бане, сын Кирилл собственноручно взбивал, пока отец работал над этой частью картины.
Борис Кустодиев. «Русская Венера», 1926
Фото: Третьяковская галерея
Борис Кустодиев. «Русская Венера», 1926
Фото: Третьяковская галерея
Кустодиев до конца жизни продолжал писать — хотя и часто переходил с живописи на графику, сохранял какой-то непробиваемый оптимизм. Друзья тянулись к нему, приходили в гости, иногда тактично намекали, что ему пора отдохнуть. Он уговаривал их не расходиться и в шутку бурчал, когда они вызывались отвезти его кресло в другую комнату: «Не расшибите, я же стеклянный!»
Борис Кустодиев. «Сенокос», 1917
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «Сенокос», 1917
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Сцена 7: Театр, Шаляпин, портрет-пейзаж
Еще одним универсальным утешением была для Кустодиева работа в театре. Начиная с первых опытов декоратора у Александра Головина в Императорском Мариинском театре и заканчивая триумфом сценографии в спектакле «Блоха» Евгения Замятина по рассказу Николая Лескова «Левша».
Конечно, Кустодиева ценили театральные режиссеры за его знание русского провинциального мира и беспрецедентное внимание к деталям. С драматургами вроде Александра Островского и Михаила Салтыкова-Щедрина у них был стопроцентный мэтч. Оценил художника и Константин Станиславский, который пригласил его работать в МХТ.
Борис Кустодиев. «В ложе», 1909
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «В ложе», 1909
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Кустодиев в театре создавал не только костюмы и декорации, он проектировал грим и прически, формировал целостное визуальное впечатление. В «Блохе», например, он превратил актеров в типажи ярмарочного балагана, которые иронично раскрывались в пьесе.
Театр свел Бориса Кустодиева и с любимым певцом — Федором Шаляпиным. Они вместе работали над постановкой оперы «Вражья сила» в 1919 году и подружились.
«Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, но если я когда-нибудь видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве…» — вспоминал Шаляпин.
Знаменитый бас согласился на портрет. Решили писать его обязательно в шубе (щегольской примете нэпа), с дочерьми, с любимым бульдогом Ройкой, на фоне уездной Масленицы. «Для того чтобы Ройка стоял, подняв голову, на шкаф сажали кошку, и Шаляпин делал все возможное, чтобы собака смотрела на нее»,— вспоминал о позировании сын Кустодиева Кирилл.
Живописец очень хотел написать портрет певца в полный рост, поэтому картину ему пришлось создавать по частям. Среднюю — сидя, а верхнюю и нижнюю — в положении полулежа. На потолке мастерской художника был оборудован блок — с его помощью художник мог регулировать наклон холста. В итоге получилась монументальное полотно размером 215 на 172 сантиметра.
Первый раз публика увидела портрет-пейзаж Федора Шаляпина в исполнении Кустодиева на выставке «Мир искусства» в мае 1922 года. Успех был оглушительный: за историческими потрясениями все уже и забыли, как выглядят такие простые радости: разноцветная круговерть ярмарки с угощениями и всеобщим весельем. А Кустодиев помнил все — до цирковых афиш и движения запряженных троек: «Это ведь мое самое любимое время года, эти морозные, сказочные дни с инеем, этот звенящий воздух, этот скрип полозьев по хрустящему снегу и багровое в тумане солнце».
Шаляпин сразу купил портрет и возил его с собой по гастролям. Художник ни разу не видел свою работу с достаточно большого расстояния, но все равно остался доволен ею.
Борис Кустодиев. «Прогулка верхом», 1915
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Борис Кустодиев. «Прогулка верхом», 1915
Фото: Предоставлено Третьяковской галереей
Сцена 8: Страна Кустодия
Даже в самые беспросветные времена — или особенно в такие — полотна Кустодиева сияли радостью и любовью к жизни. Сахарные сугробы, полыхающие арбузы и дородные купчихи-красавицы — этот праздник был всегда с ним, на него он приглашал зрителя.
Утопический мир страны Кустодии, как мифическая земля Муравия Александра Твардовского или Беловодье из старообрядческой легенды, принимает каждого уставшего, голодного, опустившего руки. Здесь его встретят «Купчиха за зеркалом» (1920), «Купчиха с покупками» (1920) и, конечно, «Купчихи за чаем» (1920) — угостят и развлекут неспешной беседой. На небе будут бежать облака, а на деревьях вокруг будут петь соловьи. И никаких трагедий — только чистая радость — для всех.
Эту радость в душе сам художник пытался сохранить до конца жизни. По словам детей, отец принципиально отказывался стареть. Он ушел в 1927-м. И завещал, чтобы его запомнили живым — бродящим по лугам своей любимой страны Кустодии.
Борис Кустодиев. «Автопортрет (На охоте)», 1905
Фото: Государственный Русский музей
Борис Кустодиев. «Автопортрет (На охоте)», 1905
Фото: Государственный Русский музей