«Сегодня здание — это не просто коробка»
Архитектор года Юлий Борисов — о сценариях жизни, умных городах и низкой облачности
С 21 по 24 мая в Гостином Дворе в Москве проходит форум архитектуры и дизайна «Арх Москва». Тему 30-го, юбилейного, выпуска куратор Николай Полисский, основатель самого известного российского парка ленд-арта в Никола-Ленивце, сформулировал коротко: «Суть». Участников выставки он пригласил «предъявить миру истинное лицо нашей архитектуры как есть, не раскрашивая в яркие цвета и не скрывая за дымовой завесой заумных текстов» и посмотреть на «то новое, что каждый архитектор-творец может добавить к тому, что сделано до нас».
Павильон «Атом», посвященный атомной индустрии, на ВДНХ в Москве
Фото: Архив UNK
Павильон «Атом», посвященный атомной индустрии, на ВДНХ в Москве
Фото: Архив UNK
Тема юбилейного выпуска «Арх Москвы» — «Суть». Что вы вкладываете в это слово применительно к архитектуре?
Основные принципы со времен Витрувия, сформулировавшего «три закона архитектуры», не изменились: это прочность, польза, красота. Стоит одному элементу начать доминировать — и вся структура «кренится». В советское время ушла красота, осталась утилитарность — и мы получили обезличенную, деградирующую среду. Бывали и обратные перекосы: посмотрите на ВДНХ 1940–1950-х — там сплошная эстетика, но мало функциональности. В 1990-е Москва пошла по пути максимальной пользы: строили удобные квадратные метры, также оставив за скобками другие элементы. Поэтому я убежден, что необходим баланс этих трех качеств архитектуры.
Мы, архитекторы, создаем среду, в которой живут люди. Мы можем сделать это бездарно — и тогда человек не поймет, почему ему плохо, но будет страдать: углы не там, тропинка по газону, пробки, визуальный шум. А можем — с вниманием к деталям и функции. Неважно, проектируем ли мы город, район, дом или просто кухню: если все сделано правильно, человек этого не замечает. Ему просто хорошо. Он живет в согласии с пространством. И это, пожалуй, главное: с помощью архитектуры мы вносим свой вклад в гармонизацию жизни.
Юлий Борисов — архитектор, основатель и директор бюро UNK project
Фото: Архив UNK
Юлий Борисов — архитектор, основатель и директор бюро UNK project
Фото: Архив UNK
Расскажите о вашей инсталляции, которую вы представите на форуме в качестве архитектора года.
Мы подготовили выставочный стенд со своими работами. Почти ко всем макетам и объектам я написал небольшие тексты о том, как проект рождался, с какими трудностями мы сталкивались, что переживали. Такая внутренняя кухня. Мне недавно исполнилось 50, а бюро UNK — 25 лет. Поэтому, наверное, этот стенд еще и повод для саморефлексии. И потому выставка получится очень личной.
Вы упомянули принципы архитектуры, а как бы вы охарактеризовали себя как профессионала и то, что делает ваше бюро?
Мы специализируемся на сложных, уникальных проектах, и они могут быть очень разными. Для себя мы определяем нишу так: везде, где присутствует человек — живет, работает, учится, отдыхает. Мы одни из немногих, кто занимается самым широким спектром задач. Наш главный принцип в том, что мы проектируем не здания, а сценарии жизни. Сначала пишем эти сценарии, а уже потом разрабатываем планировочные и визуальные решения. И поскольку комплексные проекты требуют полной отдачи и контроля, мы работаем как бюро полного цикла от концепции до реализации.
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
На ваш взгляд, можно ли говорить, что в России сформировалась полноценная архитектурная школа новейшего времени?
Говорить об этом в масштабах всей России довольно сложно: подавляющее большинство качественных проектов, к сожалению, сосредоточено в Москве. Да, есть достойные объекты и в Петербурге, и в других городах — но статистически все же основная концентрация современной архитектуры именно здесь. Это связано и с финансами, и с более жестким архитектурным регулированием, и с позицией мэра и главного архитектора.
За три десятилетия, что я в профессии, сменилось уже три поколения. Когда я начинал, еще работали архитекторы советской школы. Затем пришло поколение, которое активно училось у западных бюро, пришедших в Москву в 1990-х. В Советском Союзе не строили ни торговых центров, ни небоскребов, и этот опыт нужно было приобретать. История, кстати, для России не новая — приток иностранных специалистов происходил и при Иване Грозном, и при Петре I, и при Екатерине, и в 1930-х. Я принадлежу к третьему поколению, которое опирается на опыт двух предшествующих. Скажу без ложной скромности, что наши архитекторы способны конкурировать с самыми авторитетными бюро — мы выигрывали международные премии, в которых участвовали такие гиганты, как Foster + Partners и Zaha Hadid Architects. Сегодня приходит уже четвертая волна — молодые архитекторы, поработав в компаниях старших коллег, теперь открывают собственные практики.
Сегодня у нас в стране есть порядка 30 архитекторов и компаний, которые создают здания мирового уровня. Но при этом есть и огромный пласт проектов «второго эшелона» не лучшего качества, особенно в регионах. Отчасти это связано с законом о закупках 44-ФЗ, который ставит в приоритет стоимость услуг.
В целом — да, мы растем. Но в сравнении, скажем, с Италией и Великобританией, есть куда стремиться.
Если говорить о когорте высококлассных российских архитекторов, можно ли у них выделить какие-то общие эстетические принципы? Или каждый работает в собственной системе координат?
Прежде всего надо понимать, что архитектура — это, как говорили раньше, «игрушка королей». Если раньше «королями» были инвесторы и банкиры, то сегодня запросы формируют преимущественно регуляторы. Архитектура существует не в вакууме, она зависит от экономики, технологий, вкусов времени и градостроительных ограничений. При этом, с учетом всех этих факторов, у современных ведущих архитекторов, как правило, есть узнаваемый почерк. Даже если формально эстетика у них меняется от проекта к проекту, по подходу, типу решений, «интонации» автор обычно легко угадывается.
Но узнаваемость не всегда связана с визуальным воплощением. Наши проекты выполнены в совершенно разной стилистике. Например, «Лужники» или ЖК «Суббота» — классические, встроенные в контекст. А есть ультрасовременные — павильон «Атом» на ВДНХ, штаб-квартира «Роскосмоса», бизнес-центр «Академик». Формально они выглядят по-разному, и определить «по стилю», что это одна и та же команда, непросто, но можно почувствовать, что все эти проекты основаны на одном принципе. Наша архитектура всегда решает конкретные задачи, а эстетика — инструмент, и он может быть разным.
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
В современном искусстве и гуманитарном знании есть тренд на переосмысление национальной и локальной идентичности и культурных кодов. Находит ли это отражение в российской и зарубежной архитектуре, на ваш взгляд?
Вопрос непростой. Архитектура сегодня стала слишком интернациональной. Простые решения вроде «арабская вязь для арабов» или «березки для России» не работают. Это скорее проявляется в подходе и внутренней логике. У нас архитектуре традиционно придается большее значение, чем просто «коробка для жизни». Скажем, в Англии и Германии в целом подход более утилитарный. В Японии великолепная городская среда на уровне первых этажей: продуманные, функциональные пространства, красивые сады. Но стоит поднять глаза — и видишь тяжелую, унифицированную массу. Особенность России, и прежде всего Москвы, в ансамблевости, продуманном встраивании новых зданий в существующую ткань города, и это достаточно редкая практика в других странах.
Сейчас активно развиваются технологии «умного дома» и умной городской среды. Каким вы видите их будущее — скажем, на горизонте 5–10 лет? Каким станет город, каким будет наше жилье?
Здесь две составляющие: «хард» и «софт». С точки зрения «харда», то есть архитектурной основы, мало что меняется. Я был в домах, которым 300–400 лет, и по сути все то же: кухня, спальня, гостиная. Потому что функции дома принципиально не меняются. А вот «софт» — технологии и системы управления — меняется стремительно. Вопрос, насколько это упрощает жизнь, остается открытым, но это необратимый процесс.
Сегодня происходит трансформация модели потребления, доставка постепенно вытесняет физические магазины. Это значит, что в жилых комплексах нам нужно проектировать отдельные входы для курьеров, зоны хранения посылок и инфраструктуру для роботов, которые тоже начинают входить в обиход. В будущем будет развиваться доставка по воздуху, поэтому уже сейчас мы прикидываем, где могут быть посадочные площадки на крышах, но массовой готовности к этому пока нет.
Отдельная тема — паркинг. В Москве все чаще говорят о том, что парковок не должно быть много. Во-первых, их большое количество и доступность стимулируют людей больше использовать личный транспорт, а современные города стремятся уйти от этого. Во-вторых, когда появятся полноценные роботы-такси, необходимость в собственных машинах и, соответственно, паркингах сократится.
Что касается застройки, город продолжит расти вверх — это логика мегаполисов. Но у нас в средней полосе России есть климатическое ограничение: низкая облачность. Поэтому строить жилые комплексы выше 300 метров неоправданно, люди вряд ли захотят жить в постоянном тумане.
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
У вашего бюро есть опыт реконструкции исторических объектов, в частности «Лужников». Какой подход вы используете в таких случаях? Каким образом адаптируете старые здания под современные требования?
«Лужники» — не совсем корректный пример в этом контексте, потому что они не являются памятником архитектуры или объектом культурного наследия. Здание нуждалось в полной реновации, поскольку находилось в аварийном состоянии. Тем не менее мы со всей бережностью подошли к проекту, предварительно проанализировав элементы, которые составляют ансамбль, определили, что важно сохранить, чтобы не разрушить среду. Это общепринятый в мире подход к реставрации. В «Лужниках» мы поставили себе задачу — думать как авторы оригинального здания, восстанавливая не только форму, но и сам метод проектирования. Таким образом мы смогли увеличить его, сохранив общую стилистику и отдельные элементы.
А вот наш офис, который находится в особняке Шервуда,— как раз пример реставрации памятника архитектуры. Мы сохранили все исторические элементы: лестницы, входы, планировочную структуру, при этом адаптировали пространство под новую функцию. В интерьере такого здания невозможно представить обычные радиаторы — и у нас их нет, помещение обогревается с помощью теплых полов. А вот новые инженерные системы и перекрытия мы намеренно открыли, чтобы показать, что это новодел. В оформлении интерьера использовали стилевые элементы старорусской архитектуры, от которых отталкивался сам Шервуд.
Фото: Архив UNK
Фото: Архив UNK
И напоследок вопрос о будущем, которое, кажется, уже наступило. Нейросети постепенно входят во все сферы жизни, многие крупные архитектурные бюро их уже применяют или внедряют в работу. Как поступаете вы?
Мы активно используем виртуальную реальность, тестируем искусственный интеллект. Это нормальный рабочий инструмент, и, как у каждого инструмента, у него есть сильные стороны и ограничения. Сегодня здание — это не просто коробка, а сложная система: офисы, общепит, торговля, сервисы. Все это насыщено инженерными и цифровыми решениями, где даже дверная ручка — небольшой компьютер. Если раньше архитектор мог нарисовать проект в одиночку, сейчас над одним объектом работают десятки, а иногда и сотни специалистов. Искусственный интеллект избавляет от рутины и ускоряет процессы, компенсируя возросшую сложность проектов и позволяя архитекторам сохранять темп работы в новых условиях. И конечно, нейросети высвобождают время на творчество. Сама же архитектурная мысль — это по-прежнему прерогатива и привилегия человека.